Тут же стряслось и второе чудо. Сиреневый, провалившись в кадку, на чистом русском языке, без признаков какого-либо акцента, вскричал:
– Убивают! Милицию! Меня бандиты убивают! – очевидно, вследствие потрясения внезапно овладев до тех пор неизвестным ему языком.
Тогда прекратился свист швейцара, и в толпах взволнованных покупателей замелькали, приближаясь, два милицейских шлема. Но коварный Бегемот, как из шайки в бане окатывают лавку, окатил из примуса кондитерский прилавок бензином, и он вспыхнул сам собой. Пламя ударило кверху и побежало вдоль прилавка, пожирая красивые бумажные ленты на корзинках с фруктами. Продавщицы с визгом кинулись бежать из-за прилавка, и лишь только они выскочили из-за него, вспыхнули полотняные шторы на окнах и на полу загорелся бензин.
Слышались возгласы:
- Кота ведут!
- На вивисекцию, болезного!
- Это новый гибрид?
- Саша, погоди, дай посмотреть!
По толпе распространился слух, что ночью близ торгсина сел второй "Таймыр".
- Восемнадцатого века, - уверял кто-то. - А экипаж раздают сотрудникам на предмет сравнительной анатомии.
Коровьев отмахивался дубиной, а Бегемот весело скалил зубы.
- Люблю гласность, - приговаривал он.
В толпе прекрасными голосами пели: "Не страшны мне, молодцу, ни стужа, ни мороз..."