Он подбежал к очагу и сунул нос в кипящий на огне котелок, но длинный нос Буратино проткнул насквозь котелок, потому что, как мы знаем, и очаг, и огонь, и дым, и котелок были нарисованы бедным Карло на куске старого холста.
Буратино вытащил нос и поглядел в дырку, - за холстом в стене было что-то похожее на небольшую дверцу, но там было так затянуто паутиной, что ничего не разобрать.
- Яма... – говорит Артемон.
Буратино включает прожектор. Никакой ямы нет. На сколько хватает луч, ровная гладкая площадь светится бесчисленными тусклыми огоньками люминесцирующей плесени, а в двух шагах впереди влажно чернеет большой, примерно двадцать на сорок, прямоугольник гладкого голого асфальта. Он словно аккуратно вырезан в этом проплесневелом мерцающем ковре.
- Ступеньки! - говорит Артемон как бы с отчаянием. - Дырчатые! Глубоко! Не вижу...
У Буратино мурашки ползут по коже: он никогда ещё не слыхал, чтобы Артемон говорил таким странным голосом. Не глядя, он опускает руку, и пальцы его ложатся на большую лобастую голову, и он ощущает нервное подрагивание треугольного уха. Бесстрашный Артемон испуган. Бесстрашный Артемон прижимается к деревянной ноге совершенно так же, как его предки прижимались к ногам своих хозяев, учуяв за порогом пещеры незнакомое и опасное...
- Дна нет... - говорит он с отчаянием. - Я не умею понять. Всегда бывает дно. Они все ушли туда, а дна нет, и никто не вернулся... Мы должны туда идти?
Буратино опускается на корточки и обнимает его за шею.
- Я не вижу здесь ямы, - говорит он на языке голованов. – Я вижу только ровный прямоугольник асфальта.
Артемон тяжело дышит. Все мускулы его напряжены, и он все теснее прижимается к Буратино.
- Ты не можешь видеть, - говорит он. - Ты не умеешь. Четыре лестницы с дырчатыми ступенями. Стёрты. Блестят. Всё глубже и глубже. И никуда. Я не хочу туда. Не приказывай.
- Дружище, - говорит Буратино. - Что это с тобой? Как я могу тебе приказывать?
- Не проси, - говорит он. - Не зови. Не приглашай.
- Мы сейчас уйдём отсюда, – говорит Буратино.
- Да. И быстро!
