"кровь", "бровь", "морковь", "свекровь" и "готовь" не предлагать.
Он проделал громадную работу, собравши гигантскую коллекцию разнообразнейших определений любви. Там были простейшие негативные определения ("Любовь - не вздохи на скамейке"), простейшие позитивные определения ("Глубокая привязанность к другому человеку или объекту, чувство глубокой симпатии"), определения казуистические ("Любовь есть "здесь", любовь есть "там", любовь звенит ключами к любым замкам") и парадоксальные ("Любовью заминирован роддом, любовь - неисчерпаемый кондом").
Магнус Фёдорович положил на стол коробочку с ключом и, недоверчиво глядя на нас исподлобья, сказал:
- Я ещё одно определение нашёл.
- Какое? - спросил я.
- Что-то вроде стихов. Только там нет рифмы. Хотите?
- Конечно, хотим, - сказал Роман.
Магнус Фёдорович вынул записную книжку и, запинаясь, прочёл:
Любовь не в том, чтоб кипеть крутей, не в том, что жгут угольями, а в том, что встает за горами грудей над волосами-джунглями. Любить - это значит: в глубь двора вбежать и до ночи грачьей, блестя топором, рубить дрова, силой своей играючи.
- Ничего не понял, - сказал Роман. - Дайте я прочту глазами.
Редькин отдал ему записную книжку и пояснил:
- Это Маяковский. Письмо товарищу Кострову.
- Отличные стихи, - сказал Роман.
Магнус Фёдорович вздохнул.
- Одни одно говорят, другие - другое.
- Тяжело, - сказал я сочувственно.
- Правда ведь? Ну как тут всё увяжешь? Рубить дрова... И ведь не как попало рубить, а чтобы силой играючи, находясь в глуби двора, да ещё только после того, как вбежал туда до ночи грачьей... Разве же так можно? Разве такие вещи алгоритмизируются?
- Вряд ли, - сказал я. - Я бы не взялся.
- Вот видите! - подхватил Магнус Фёдорович. - А вы у нас заведующий вычислительным центром! Кому же тогда?
- А может, её вообще нет? - сказал Роман голосом кинопровокатора.
- Чего?
- Любви.
Магнус Фёдорович сразу обиделся.
- Как же её нет? - с достоинством сказал он, - когда я сам её неоднократно испытывал?
а вы какие знаете определения любви?