высоко-высоко, на небе, висит жестяное жерло. с жерлом этим тайные окна, из окон малое село. замком жестяным закрывают секретные окна с жерлом, а как потерять тот замочек, тебе промолчать нипочём. с селом этим - едешь же снизу, налево, направо и вверх - нигде спиногрыз спиногрызу изменчивый враг да берсерк. ужасны тут норы да ямы, моря, словно шхеры, узки. часть взрослых тут трудится в храмах, но скверно помрут мужики.
мальчика город радует, манит, дразнит, он золотой, зелёный и голубой. мальчик прекрасно знает, что город - праздник, праздник, который можно носить с собой. город - не весит он вообще ни грамма, чтобы не обезлюдел он, не зачах, площади и бульвары, дворцы и храмы мальчик готов держать на своих плечах. молнии нет, наружный карман распорот... с парками и фонтанами вдалеке мальчик несёт на плечах свой любимый город, свой невозможный, невероятный город, город, а не картинку на рюкзаке.
неказистая булавка да к более непочтенным скирдам, с хуторской недотенью, недотьмою, с хуторским шумом, треском, но скрипом толстенькая пляска убоя. нижний мрак скверов, нижний мрак скверов часть малюет вам тот же хутор, но то же тесто или длинный хрип до фронтонов скверных, уползающий вниз, уползающий от ареста.
всё вокруг то в инее, то в снегу. он живёт в ледяном дворце, ни единой мысли в его мозгу, ни кровинки в его лице, не скучая, много дней и недель он во власти одной игры, серебром нескончаемая метель присыпает его вихры. он уже немолод, он худ и сед, только заданный паззл сложив, он увидит на льду от дыхания след и подумает: я ведь жив? он ступеньки вспомнит, мансарду, печь, Герду, бабушку, запах роз... снег и лёд начнут ручейками течь от его запоздалых слёз.
смухлевал Парис на раздаче яблок, посадил Елену на свой кораблик, и теперь ахейцы разрушат Трою, я свой город заново не построю, говори об этом хоть целый день я – всё равно не верят в мои видения. я сама была осаждённой крепостью, но без боя сдаться сочла нелепостью, в ком же было дело? конечно, помню, в ком. Аполлон бедовым прослыл любовником, был он полон пыла, спалил дотла, я его любила да не дала, вот же я трусиха-то, вот же рохля-то! я была желанна, а стала проклята. прозревать грядущее – зря морочиться, раз никто не верит в мои пророчества. про детей болтать, про стряпню, про платья – или попытаемся снять проклятие? выпьем, посидим, червячка заморим, расскажу о дивной стране за морем, о дворцах, о храмах, о свежем ветре, о грядущем счастье... а вы мне верьте. ______________________________ писано для Беспредела-6. не пригодилось.
позапрошлой ночью снилось, будто оказалась в старом доме с множеством комнат. почему-то мне необходимо было следить, чтобы все часы в этом доме - то ли семь, то ли восемь их там было, и все разные: одни с маятником, одни с кукушкой, одни с боем, одни с гравировкой, одни в виде старинного замка, одни без циферблата, одни напольные, одни в корпусе из полупрозрачного алого пластика - показывали одинаковое время. ни наручных часов, ни мобильного телефона, ни планшета у меня при себе не оказалось, поэтому пришлось изобретать какие-то невозможно сложные методики вроде привязывания ниток ко всем часам и к собственным пальцам, складывания затейливой мудры из пальцев обеих рук и одновременного дёрганья за те нитки. после многочисленных неудач наконец сообразила взять часы в красном корпусе, обойти с ними поочерёдно все остальные и выставить в соответствии с показаниями красных. часы почти сразу начали разбегаться, одни принялись спешить, другие - отставать. в общем, прошлой ночью снилось, как пристраиваю эти часы в добрые руки, отдаю даром и продаю на интернет-аукционах. красные, кстати, ещё позапрошлой ночью стояли.
ты там сейчас женился, где видишь заодно, как под тобой стекает горячее вино. и ты стоишь в краю пустынь, но чтобы пляс плясать - в кустах покинь, суглинок отринь, но уши отодвинь. ты там сейчас женился, где показать бы должны, но замок вам явился из глиняной быстрины. и ты стоишь в краю пустынь, но чуешь без вина ближайший мрак, короткий шпинь, багровый круг - луна.
э, так я уродлив той весною, той весною, от себя разрушишь ты лачугу с проходною, но веки мои, но уродские брюки, поднимись ты над локтями, но похрюкай, но похрюкай. у, так я уродлив в ту же осень, ту же осень, от себя посей зерна ты полый-полый дроссель. почувствуешь веки, почувствуешь брюки. взлети ты под небо, но хрюкай, но хрюкай!
дождь истёк, дождь истёк. с чёрных капелек на грозы корчатся колючки розы, поперёк дверной замок. дождь истёк, но что без пыла, что попалось за прыжок? белых пандусов перила, лабиринта черешок. дождь истёк, дождь истёк, будто носятся лохмотья, но на штопанном капоте лезет навзничь водосток. будто к слуху мудреца, к нижней лифтовой конурке, выскочив, гоняя в жмурки, лезет море до крыльца. отчего-то смерть засёк. растопыришься под ёлкой. даже перемычкой долгой, слышишь, тут не старый срок.
белый штиль искривил виадуки, белой пылью забит небосклон. посторонние слушают суки, но другой для вас, хочет слыть, он. твоя смерть заскрипит, что веранда, и должна ли ползти саранчой? твоя жизнь ходит с жёлтой шаландой за лиловой свечой.
да хвалите себя без лукавства, да прославьте зашитой скулой. ты велел ли стреляться за графство и затейливо встать под стрелой - да ограбишь кисмет по команде, да польёшь ему крылья мочой; твоя жизнь ходит с жёлтой шаландой за лиловой свечой.
soobrazim_na,