ономнясь, в самый разгар морозов, возвращалась с работы по малолюдной улице. на подступах к дому навстречу мне попался молодой юноша без шарфа и головного убора, зато в униформе службы доставки еды, с соответствующим коробом за плечами и протянутой рукой. приблизившись на расстояние слышимости и по-прежнему протягивая руку, юноша спросил меня: будете? только тогда я разглядела, что в протянутой руке он держит початую пачку печенья. рефлекторно отказавшись, я остановилась, обернулась и проследила путь юноши, успев увидеть, как тот предлагает печенье следующему редкому прохожему.
взять вам объесться мусоропроводной еды? взять вам объесться мусоропроводной еды? вам чудится осень, так как осень мокра, весна вам мерзка, так как согрелась мездра, вас еле слышно с ковра, но дождь размыл бразды. пока ты сплыл старше, ты клал часть войны из времён. пока ты сплыл старше, ты сложил часть войны из времён. потом ты жуй твой buter, блюй твой brod, ты вертись в вертикали - гадая, вплавь либо вброд, ты свалился в овраг - гадая, прочь либо вон. вы стали секретны, ты видел, где нечто рифм, вы стали секретны, ты видел, где нечто рифм. но намедни мой нерв гудит, словно бур, там малость темно, но ты заметишь прищур, а вон ты пляши - промахнусь же я в ритм! нет всех, кто врали, ни всех, кто слушает с мест. но вроде ты всегда обманут, как слышишь, что месть. а тогда мы задремлем, смой твой привет: то-то сплыл да отсвет, то-то сплыл будто цвет, то рехнулся троллейбус, с какого мне хочется слезть. как взять вам объесться мусоропроводной еды? взять вам объесться мусоропроводной еды? ты читал те романы к июню вообще, босый, в дожде, во мраке тощей звезды, а словно я тебя вижу, возможно, другое вотще.
как он потом, хорунжий Кацнельсон? он между вахт ложится без кальсон, он дрыхнет тут, диавольски босой, он освещён трамвайной колбасой; пока двором лежит на вахте он, его жильцы скрываются в газон. его наган, померкший словно туф, тогда смешил ваш грубый клюв. но среди дня не гасит фонаря, пока жуков он режет втихаря, но гладит пчёл легчайшим портмоне... чёрт побери вас лечь его жене.
он ночами не спит, тяжело встаёт по утрам, продирает глаза, долго роется в бороде. он жене говорит: послушай, давай без драм, я уеду в страну под названием Никогде. у него спозаранку работа – дела, дела, он гоняет, как бешеный, чтобы успеть везде, только ради того, чтобы поднакопить бабла и уехать в страну под названием Никогде. он глотает свой утренний кофе в один присест, что-то сердце шалит, наверное, быть беде, он потом отдохнёт, потом нормально поест, он уедет в страну под названием Никогде. он встаёт по утрам, кряхтя, бредёт в туалет, совещание в десять, закончить проект к среде, денег этого мира не хватит купить билет, чтоб уехать в страну под названием Никогде.
___________________________________________ *писано для Беспредела-4, за название страны поклон Нилу Гейману и его переводчикам, за название текста спасибо Ельке22.
Дэйзи скучно, скучно уже с утра, совершенно заняться нечем, никаких побед, никаких утрат, день бесцелен и бесконечен, ничегонеделание, как в шабат, чем развлечься телу и мозгу? может, выйти из дома, зайти на Арбат и купить на углу мимозку? узы брака туже любого узла, нет еды и примус в починке... перейти ей что ли на сторону зла? у них есть печеньки.
повесьте нашу тряпку, скурите нашу трубку, сгрызите мой изысканный пломбир, наденьте, но крадите припасенную юбку, но дарите талоны в автожир. да где тут наши слухи, наветы да доносы, тогда нигде кругом ни так, ни сяк ужасные прорухи, обыденные взносы, ну ещё бы, как-нибудь иссяк.
ой, ну ещё бы, ну ещё бы, ну ещё бы - приходится мне, проползя сквозь пески да сугробы, даже более, лезть по струне. в тихий омут вещей да явлений, пожалев языка моего, избежали мы веса молений, навсегда поздравляя сего.
выйди на середину. пускай там угар и трэш, но просто встань и иди, ну. можешь пищать, что страшно. свернувшись, будто в утробе, анализируй данные, пойми, что агорафобия - слабое оправдание, дух тонет под слоем сала, ясно даже кретину. кухни, столовой, зала выйди на середину. вдоль стен не крадись укромно ты, за плинтусом всё едино, не выходи из комнаты - выйди на середину. не жди, что проложат путь, ишь! пусть станешь седой и лысый, зато никогда не будешь трусливой мускусной крысой.
сгинет грубая сушь, сгинет привкус огня, стрёкот хрупких сверчков через день изо дня, то дневные глиссандо кукушек к ручьям, то уборка хлебов к чернозёмным полям. желторотая капля вползёт под плетень, но синицы стаккато вьёт зыбкую тень. но любой, но любой позабыл торжество - шито-крыто-умыто, заметать от кого? то ли рыбы, то ль кедра чешуйку роняй, будто ринулся в небо без архангельсих стай. но зима... но зима гонит старый закат, обнаружив, где вам ещё мат.
ей не жаль ни нытиков и ни плакс, взаперти сидеть никому не сладко, ей плевать, что кончился пипифакс и гигиенические прокладки, больше нет ни кофе, ни сигарет, да, у одиночества нрав крутенек, ей плевать, подумаешь, что за вред, если даже времени нет и денег, проще наплевать и забыть о них, если не покоя, ни воли нету. есть на полках много хороших книг, в проводах - немножечко интернета.
сидишь на сырой воде да на хлебе чёрством, одежда в лохмотья, на коже грязи налёт, ведь ищет тебя властелин с неземным упорством, и страшно представить, что будет, когда найдёт. обводит округу всевидящим зорким взглядом, ловец - властелин, а ты - пугливая дичь, слегка зазеваешься - он окажется рядом, хитёр и силён, он хочет тебя настичь. решительно, твёрдо, неотвратимо, грозно идёт по твоим следам за своим кольцом. спасения нет, ты знаешь, прятаться поздно, не бойся его, себя покажи бойцом. уже рассвело, ночные огни потухли, орут петухи, соседский слышен [censored] галдёж. нашёл властелин хозяйку хрустальной туфли. он здесь. ему тебя замуж взять невтерпёж.
